Эмиль Паин, руководитель центра по изучению ксенофобии и предотвращения экстремизма Института социологии РАН, профессор ГУ - ВШЭ: «Я не только считаю, что национализм совместим с либерализмом – определенный национализм. Я полагаю, что либерализм в значительной мере родился с националистических идей. Только, какого национализма? Если говорить о Великой французской революции, то главный ее лозунг был: «Соединение национального суверенитета с государством». Но под «национальным» понимали народный суверенитет народа, а не монархии. И в Декларации прав человека и гражданина говорилось, что единственными источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нас. Я считаю, что те ценности, те идеи, которые отстаивали французские революционеры, и испанские, и которые создавали Италию, абсолютно актуальны для России.  

282-я статья запрещает проповедь национализма. В наших условиях я ее поддерживаю. И, опять же, вижу, что в тех случаях, когда происходит правоприменение, ослабляется и рознь, и ослабляются случаи подстрекательства к очень серьезным демонстрациям… 

В России показатели ксенофобии то резко падают, то резко повышаются. В целом мы можем говорить, что последние годы идет возрастание. Причин здесь огромное количество. Я бы сказал, что главная, это все же растущая социальная и экономическая поляризация, при которой люди, не имея возможности оценить реальную природу болезни, и чаще всего ее переводят в сторону ксенофобии и ненависти к другим… 

Дело в том, что сегодня остались нерешенными все те вопросы, которые решались в ходе европейских революций в Италии, Испании, во Франции, в других странах. Прежде всего, Россия остается империей, и управляются многие регионы наместниками, которых садят на кормление, и способы экономических отношений, которые вызывают все большее и большее и, на мой взгляд, справедливое недовольство. Во-вторых, в России вместо общей идентичности – дыра. Когда-то Кавур сказал: «Мы сделали Италию, то есть осталось сделать итальянцев». Так вот Россия есть, а россиян нет. Даже слово это обсуждается как ненавистное. 

Нет единого слова, как себя назвать. Этой идентичности нет, без этой идентичности мы дальше двигаться не можем. И последнее, самое главное: как не было народного суверенитета, так его и нет. И, пока его нет, в принципе, невозможно решить ни одной проблемы.

По уровню ксенофобии мы занимаем где-то 5-е место в мире.  Но есть другой показатель, по которому мы, действительно, в числе лидеров. Это переход от ксенофобии сознания к ксенофобии действий. Вот, по уровню насилия здесь мы, действительно, впереди крайних, особенно, в сфере терроризма. Недавно вышла интересная книга под редакцией Белозерова, в которой собраны материалы по терроризму в мире, и он показывает, что Россия занимает третье место в мире после Ирака и Сирии, сильно опережая даже Афганистан по количеству жертв террористического насилия. 

Я все же хочу главное сказать, что решение этих проблем невозможно за счет какой-то специальной этнической политики. Переход от ксенофобии психологической к ксенофобии действия главным образом затруднен, потому что люди не доверяют власти. 

Национализм рождался, как слово «общество», более того, без этой идеи не было бы гражданства. Потому что само слово «граждане» возникло, как противоположность «подданству». Именно народный суверенитет по-французски, национальный – он и означает, что граждане имеют право. В этом смысле идея гражданской нации абсолютно назрела. 

По материалаи интервью "Эхо Москвы" 25 октября 2013 года